— Cамый поразительный факт вашей биографии тот, что вы бывший член голландской коммунистической партии, продукт европейской левой волны. Как человек с таким левым бэкграундом становится медиамагнатом, проводником капиталистических ценностей в России?
— Короткий ответ: случайно. У меня не было идеи становиться медиамагнатом. Я и не магнат, я медиаменеджер или менеджер вообще. Когда я был активистом, мы в целом были против менеджеров крупных компаний. Так что это просто случайность, что я сижу на этом стуле в России.
— И все же, как случился этот переход?
— Когда мне было четырнадцать, случился Вьетнам. Американцы взрывали бомбы во Вьетнаме, и я был против. Я создал маленький комитет за мир. Это, конечно, очень наивно, что мальчик в 14 лет хотел организовать мир во всем мире. Сейчас смешно, но я так чувствовал.
Я жил в маленьком городе, и это не был Амстердам, это городок вроде здешней Жуковки. Мои родители были из среднего класса. Папа — директор крупного пенсионного фонда в Голландии, у нас была хорошая жизнь. Но я думаю, это было очень важно — помогать миру во всем мире.
В школе я уже был редактором нашей школьной газеты. Газета, конечно, была очень маленькой. И я писал много статей. Я хотел быть журналистом. Хотя на самом деле был больше активистом, чем журналистом. Я думал, что моя работа заключалась в том, чтобы писать о революции. Моим оружием была ручка. Потом я был на очень многих войнах во всем мире. Вы, может быть, читали: Вьетнам, Камбоджа, Южная Америка. И я сам видел, что революция или война — это романтический концепт, если ты сидишь в Голландии. Но в реальной жизни война — очень плохо и тяжело для людей.
Картина не черно-белая. Постепенно баланс активист/журналист менялся в пользу журналиста. Кстати, я не стал из левого правым. В душе я еще очень левый. Я думаю, что в капиталистическом обществе есть очень принципиальные проблемы. Если смотреть на Америку, там 1% населения владеет 60% богатства страны. В России то же самое.
— Это не мешает вам быть бизнесменом?
— Да. Люди меня об этом всегда спрашивают. Это не значит, что бизнесмен должен быть капиталистом. Должен думать только о себе. Я против этого — у меня другие представления о том, как организовать общество. Если у меня случайно есть немного денег, это не значит, что я должен вести себя как капиталист. Наоборот, эти деньги помогают делать проекты, которые мне по душе.
— Вы говорите, что деньги появились случайно. Вы не собирались заниматься бизнесом?
— Да. Я был очень lucky. Мы начинали проекты просто потому, что они нас интересовали. Когда я начинал The Moscow Times, я никогда не думал о деньгах. Мне говорили: «Это невозможно, английская газета, западная журналистская этика, это не работает в России». Когда мы начинали Cosmopolitan, все говорили, что не будет успеха в России, проект не пойдет — русские женщины не интересуются модой и вообще плохое название…
— Да. Потом я начал Men’s Health. Говорили: «Кому нужен Men’s Health? Все русские мужчины пьют и курят и никогда не занимаются спортом. Плохая идея». Когда я начинал «Ведомости», сказали: «Это абсолютно невозможно. Это идиотский план». Ничего из этого не было коммерческим проектом.
— Однако же все, что вы перечислили, стало коммерческим продуктом.
— У меня очень мало талантов. Нет-нет, правда. Но, думаю, у меня есть очень важный талант. Я более-менее чувствую, что происходит в обществе. Это интуиция. Это не бизнес — талант. У меня нет бизнес-образования. У меня вообще нет образования. Но я смотрю, что происходит в обществе. Например, запуская Cosmopolitan, я видел, что женщины здесь менялись, что они интересовались красотой, модой, они были голодны в этом смысле. Это было очевидно, даже если сидишь в метро и смотришь, что происходит вокруг. Не надо сидеть за компьютером, надо смотреть по сторонам. Почти ни на один проект мы не делали толстые бизнес-планы, маркетинговые исследования. Мы только чувствовали хорошо.
— А почему вы все-таки приехали в Россию, если вернуться к этой теме?
— Потому что Горбачев, падение Берлинской стены, перестройка, гласность. Это была монументальная революция в Европе. Важный момент в нашей истории.
— Вы хотели быть его свидетелем?
— Да. У нас уже был один сын. Я всегда работал на войне, но я закончил с этим после того, как появились дети. Моя жена этого не хотела, конечно, это опасно. А в России было очень захватывающе, очень интересно исторически. И для меня это была возможность жить вместе с семьей — с Элен и сыном, а это очень важно, самое важное для меня. Это была очень хорошая комбинация: приключение и жизнь с семьей.
— И когда вы ехали сюда, понимали, что будете заниматься медиабизнесом?
— Да-да. У нас был план — начать первый глянцевый журнал Moscow Magazine. Когда я приехал, у меня был всего один адрес в записной книжке — это был Артем Троицкий. Потому что он приезжал в Голландию и я читал его книгу — на английском языке о русском рок-н-ролле. Я позвонил Артему, и через Артема я познакомился со многими людьми.
— Что вы имели в виду содержательно, когда ввозили в Россию глянец?
— Очень легко ответить: Россия была бесцветной. Я помню глаза женщины, которая впервые увидела Cosmopolitan. Там все было цветное — бум! И это была бомба. Первый номер Cosmopolitan был 60 000 экземпляров, мы распродали их за 5 часов. Через год у нас был уже почти миллион. В истории издательства никогда не было такого успеха. Это очень интересно. Мы встречали много издателей в мире, я ездил на конференции, и они все говорили: «Wow, что тогда случилось?»
— С «Ведомостями» была другая история. К этому моменту уже существовал «Коммерсантъ», все-таки деловая газета с лицом. Но вы стали делать «Ведомости». Чем вы руководствовались?
— Я читал «Коммерсантъ». Это была очень хорошая экономическая бизнес-газета, но со временем она очень поменялась, стала газетой общего интереса: преступность, спорт. Они делали другие темы и чуть-чуть потеряли миссию — это первое. Второе: в этот момент Березовский уже стал хозяином, и, конечно, это вызывало вопросы с прозрачностью. Березовский — это был Березовский, олигарх, и значит, «Коммерсантъ» не мог быть настоящей независимой газетой. И я подумал: здесь есть возможности для хорошего русского бизнеса, мы сделаем очень правильный old-fashioned журналистский продукт. Мы не «за» и не «против», мы только пишем факты.
— То есть это была газета как бы вне политики. Вам до сих пор кажется, что экономика и бизнес могут существовать отдельно от политики?
— Конечно, политика всегда важна, решения государства всегда влияют на бизнес. Это понятно. Но эти первые 10 лет «Ведомостей» давали возможность делать чистую экономическую бизнес-газету. И я думал, что это будет очень важно для российского бизнеса. Бизнес — это основа каждого общества, без бизнеса нет жизни — конечно, без чистого бизнеса. Я хотел его стимулировать. Еще я думал, если мы делаем эту газету, она должна отличаться от «Коммерсанта» или «Известий». Мне важно делать концептуально новый продукт — это первое. Второе: я хотел сразу получить имидж, поэтому и возникла идея делать газету с The Wall Street Journal или The Financial Times — это лучшие газеты в мире, и это сразу штамп доверия.
— Вечный вопрос: вы заполучили обе газеты одновременно, чтобы снизить их риски?
— Это была очень трудная история, потому что сначала я контактировал с The Financial Times, потому что я их очень люблю. И мне сразу сказали: «Да, хорошая идея, делаем!» Прошел год, и я ничего не получил, потому что они боялись российского рынка. Я подумал: «Ну, если The Financial Times нет, я спрошу у The Wall Street Journal». Все повторилось. Они очень заинтересовались, сказали: «Да, делаем!» А потом тоже передумали. И я подумал: «Может быть, это хорошая идея, чтобы они были вместе». Конечно, это как пригласить Coca Cola и Pepsi Cola в одну компанию. Но я позвонил главам The Financial Times и The Wall Street Journal и сказал: «Вы оба очень нервничаете, я это понимаю. Если мы делаем это вместе, ваш риск значительно снижается. Если это будет большой провал, то это не вы конкретно пострадаете — пострадаем мы все. Если это будет успех, то мы все выиграем». И они согласились.
— Ваши подчиненные говорили про вас, что умеете коммерциализировать сложный контент.
— Контент. Все начинается с контента. Вот РБК сейчас — очень успешный коммерческий проект. Раньше не был успешным. Телевидение стало лучше, веб-сайт стал лучше, газета стала лучше, и люди хотят читать и смотреть. Второе — это хорошая команда. Вообще хорошая команда — это редакторы, это очень и очень важно коммерчески. Я очень коммерческий человек. Не потому, что я хочу зарабатывать большие деньги, а потому, что я думаю: если у нас есть хороший коммерческий бизнес, то мы можем получить лучших журналистов, содержать хорошую команду. К сожалению, очень много проектов независимых журналистов — они, может быть, хороши в журналистике, но плохи в коммерции — живут месяц или год, недолго.
— На вас многие обижались, что вы скупали лучших журналистов, обесточивая другие СМИ.
— Мы не только пригласили хороших журналистов, но, может быть, и это даже важнее, пригласили лучших технологических людей. Трафик-менеджмент. Они приехали из Rambler, Yandex, из других моих компаний, из «РИА Новости». И мы не купили людей, мы не дали большие зарплаты. Можно сказать наоборот — люди хотели здесь работать. Они чувствовали, что здесь… Here it's happening.
Продолжение читайте на Forbes.ru
Юлия Таратута
Фото: Семен Кац